Неточные совпадения
И вся эта куча
дерев, крыш, вместе с церковью, опрокинувшись
верхушками вниз, отдавалась в реке, где картинно-безобразные старые ивы, одни стоя у берегов, другие совсем в воде, опустивши туда и ветви и листья, точно как бы рассматривали это изображение, которым не могли налюбоваться во все продолженье своей многолетней жизни.
[В рукописи стерто два слова.] мелькали красные крыши господских строений, коньки и гребни сзади скрывшихся изб и верхняя надстройка господского дома, а над всей этой кучей
дерев и крыш старинная церковь возносила свои пять играющих
верхушек.
У подошвы ее, по берегу, толпятся домы, и между ними, как напоказ, выглядывают кое-где пучки банановых листьев, которые сквозят и желтеют от солнечных лучей, да еще видна иногда из-за забора, будто широкая метла,
верхушка убитого солнцем
дерева.
Пальма аrеса с своими темно-зелеными листьями, которых
верхушки будто отрезаны, и все
дерево точно щеголевато острижено, кокосовые с развесистыми, длинными и острыми листьями, мускатные с небольшим, ярко-зеленым, жирным листом, далее померанцы, банианы — вот кайма, окружавшая нас!
Внутренность леса постепенно темнеет; алый свет вечерней зари медленно скользит по корням и стволам
деревьев, поднимается все выше и выше, переходит от нижних, почти еще голых, веток к неподвижным, засыпающим
верхушкам…
Их статные, могучие стволы великолепно чернели на золотисто-прозрачной зелени орешников и рябин; поднимаясь выше, стройно рисовались на ясной лазури и там уже раскидывали шатром свои широкие узловатые сучья; ястреба, кобчики, пустельги со свистом носились под неподвижными
верхушками, пестрые дятлы крепко стучали по толстой коре; звучный напев черного дрозда внезапно раздавался в густой листве вслед за переливчатым криком иволги; внизу, в кустах, чирикали и пели малиновки, чижи и пеночки; зяблики проворно бегали по дорожкам; беляк прокрадывался вдоль опушки, осторожно «костыляя»; красно-бурая белка резво прыгала от
дерева к
дереву и вдруг садилась, поднявши хвост над головой.
Солнце только что успело скрыться за горизонтом, и в то время, когда лучи его золотили
верхушки гор, в долинах появились сумеречные тени. На фоне бледного неба резко выделялись вершины
деревьев с пожелтевшими листьями. Среди птиц, насекомых, в сухой траве — словом, всюду, даже в воздухе, чувствовалось приближение осени.
Солнце уже склонилось к
верхушкам самых отдаленных
деревьев и косыми лучами озарило долину Хунгари и все малые предметы на снегу, которые только при этом освещении могли быть видны по синеватым теням около них.
Захотелось ей осмотреть весь дворец, и пошла она осматривать все его палаты высокие, и ходила она немало времени, на все диковинки любуючись; одна палата была краше другой, и все краше того, как рассказывал честной купец, государь ее батюшка родимый; взяла она из кувшина золоченого любимый цветочик аленькой, сошла она в зеленые сады, и запели ей птицы свои песни райские, а
деревья, кусты и цветы замахали своими
верхушками и ровно перед ней преклонилися; выше забили фонтаны воды и громче зашумели ключи родниковые; и нашла она то место высокое, пригорок муравчатый, на котором сорвал честной купец цветочик аленькой, краше которого нет на белом свете.
Тогда я шел далее. Мне нравилось встречать пробуждение природы; я бывал рад, когда мне удавалось вспугнуть заспавшегося жаворонка или выгнать из борозды трусливого зайца. Капли росы падали с
верхушек трясунки, с головок луговых цветов, когда я пробирался полями к загородной роще.
Деревья встречали меня шепотом ленивой дремоты. Из окон тюрьмы не глядели еще бледные, угрюмые лица арестантов, и только караул, громко звякая ружьями, обходил вокруг стены, сменяя усталых ночных часовых.
Деревья перестали покачиваться и задевать друг друга сучьями; они выпрямились; только изредка наклонялись
верхушками между собою, как будто взаимно предупреждая себя шепотом о близкой опасности.
Легкий шорох, подобный шелесту женского платья, поднимался по временам в
верхушках близких
деревьев и возбуждал в Берсеневе ощущение сладкое и жуткое, ощущение полустраха.
Я стоял на палубе, смотря на
верхушки мачт и вершины лесных великанов-деревьев, бывших выше мачт, над которыми еще выше шли безучастные, красивые облака.
Но в Вологодской губернии тогда каждый лес звался волоком. Да и верно: взять хоть поморский этот скит, куда ни на какой телеге не проедешь, а через болота всякий груз приходилось на себе волочь или на волокушах — нечто вроде саней, без полозьев, из мелких
деревьев. Нарубят, свяжут за комли, а на
верхушки, которые не затонут, груз кладут. Вот это и волок.
Взойди туда, на гору, — лесом та гора поросла, — и полезай на самое высокое
дерево, на
верхушку.
Замолк нелепо; молчали и все. Словно сам воздух потяжелел и ночь потемнела; нехотя поднялся Петруша и подбросил сучьев в огонь — затрещал сухой хворост, полез в клеточки огонь, и на
верхушке сквозной и легкой кучи заболтался дымно-красный, острый язычок. Вдруг вспыхнуло, точно вздрогнуло, и засветился лист на
деревьях, и стали лица без морщин и теней, и во всех глазах заблестело широко, как в стекле. Фома гавкнул и сказал...
Утро было пасмурное и холодное, накрапывал дождик;
деревья кладбища виднелись в тумане; из-за мокрых ворот и стены выглядывали
верхушки памятников.
Казалось, одни ласточки не покидали старого барского дома и оживляли его своим временным присутствием, когда темные купы акаций и лип, окружавшие дом, покрывались густою зеленью; в палисаднике перед балконом алели мак, пион, и сквозь глушившую их траву высовывала длинную
верхушку свою стройная мальва, бог весть каким-то странным случаем сохранившаяся посреди всеобщего запустения; но теперь даже и ласточек не было; дом глядел печально и уныло из-за черных безлиственных
дерев, поблекших кустарников и травы, прибитой последними ливнями к сырой земле дорожек.
Он заснул так крепко, что ему показалось, будто он только на миг закрыл глаза и тотчас же открыл их. Но когда открыл их, то повсюду уже был разлит тонкий, неверный полусвет, в котором кусты и
деревья выделялись серыми, холодными пятнами. Ветер усилился. По-прежнему нагибались
верхушки лозняка и раскачивались старые ветлы, но в этом уже не было ничего тревожного и страшного. Над рекой поднялся туман. Разорванными косыми клочьями, наклоненными в одну и ту же сторону, он быстро несся по воде, дыша сыростью.
По
верхушкам леса потянулся гул от предутреннего ветра…
Деревья сначала заговорили глубоким хором, потом гул рассыпался на отдельные голоса, пошептался и начал стихать.
Туманная дымчатая полоса пробежала по нижней половине светлого круга, и понемногу свет стал слабеть на траве, на
верхушках лип, на пруде; черные тени
дерев стали менее заметны.
Вокруг меня со всех сторон еще токовали невидимые мне тетерева, но все тише, все слабее. Наступало затишье, которое бывает всегда между первым и вторым током… Заря разгорелась в полнеба. Солнца еще не было видно, но
верхушки высоких
деревьев уже подернулись точно золотой пылью…
В городском саду, на
деревьях, — там, где среди голых
верхушек торчали пустые гнезда, без умолку кричали и гомозились галки. Они отлетали и тотчас же возвращались, качались на тонких ветках, неуклюже взмахивая крыльями, или черными тяжелыми комками падали сверху вниз. И все это — и птичья суета, и рыхлый снег, и печальный, задумчивый перезвон колоколов, и запах оттаивающей земли — все говорило о близости весны, все было полно грустного и сладостного, необъяснимого весеннего очарования.
Огненные искры посыпались пучками вниз, на темные пади и ущелья, вырывая из синего холодного сумрака то отдельное
дерево, то
верхушку сланцевого утеса, то небольшую горную полянку…
Солнце спряталось за
деревья, крася в золотистый пурпур одни только
верхушки самых высоких ольх да играя на золотом кресте видневшейся вдали графской церкви.
Небо уже бело, и на
верхушке самого высокого
дерева уже начинают золотиться лучи восходящего солнца.
Закипели работы в Фатьянке, и месяца через два саженях в двадцати от Святого ключа был выстроен поместительный дом. Много в нем было устроено темных переходов, тайников, двойных стен и полов, жилых покоев в подвалах с печами, но без окон. И дом, и надворные строенья были обнесены частоколом с заостренными
верхушками, ворота были только одни прямо перед домом, а возле частокола внутри двора насажено было множество
дерев и кустарников. Неподалеку от усадьбы с полдюжины крестьянских изб срубили.
Нет ни
деревьев в пять охватов, ни
верхушек, при взгляде на которые кружится голова;
деревья нисколько не крупнее тех, которые растут в московских Сокольниках.
«Топор низом звучал глуше и глуше.
Дерево погнулось, послышался треск его в стволе, и, ломая сучья, оно рухнулось макушей на сырую землю. Звуки топора и шагов затихли…
Деревья еще радостнее красовались на новом просторе своими неподвижными ветвями. Первые лучи солнца пробежали по земле и небу. Роса, блестя, заиграла на зелени. Сочные листья радостно и спокойно шептались на
верхушках, и ветви живых
дерев медленно, величаво зашевелились над мертвым поникшим
деревом».
Оба они подошли к самой беседке, стоявшей на полянке, заросшей густой травой, до которой, видимо, никогда не касалось лезвие косы. Тень от густо разросшихся кругом
деревьев падала на нижнюю половину беседки, но
верхушка ее, с пронзенным стрелой сердцем на шпице, была вся озарена солнцем и представляла красивое и далеко не мрачное зрелище.
Ни малейшее дуновение ветерка не колебало
верхушек вековых
деревьев сада князя Василия Прозоровского, покрытых густым инеем, и лишь блеск луны и лучи мелькающих звезд играли в мелких кристаллах последнего, придавая этим свидетелям отдаленной старины — дубам, тополям, елям и соснам — причудливые, почти фантастические очертания.
Сочная трава предлагала вкусный корм лошадям и под сенью тенистых
дерев, которых только
верхушки затрогивали солнечные лучи, растилала свои цветные ковры усталым воинам.
Это что же за притча такая: почудилось али нет Якову Потаповичу, что держит он в руке не коршуна, а того же змея, что ушел перед тем в чащу леса. Выпустил он птицу из руки — и поднялась она быстро над
верхушками вековых
деревьев, скрывшись из виду с злобным карканьем.
Видит он во сне, что идут они с княжной узкой тропинкой дремучего леса; вдали виднеется зеленая полянка; цветы лазоревые рассыпаны по ней; солнце приветливо и ярко освещает эту далекую чудную картину и светлые очертания этой красивой полянки еще резче выделяются от господствующего кругом лесного мрака, так как сквозь густолиственные
верхушки вековых
деревьев чуть проникают лучи дневного светила.